И снова покой нам только снится. Да, я сознаю, что сейчас мой дневник - убийство для глаз, переделаю, когда будет настроение подключить мышку и настроить цвета по-человечески. Сегодня был день беготни. Я думала, что меня разбудят пораньше, поставила будильник на попозже, по нему и встала. С утра сделала уроки, но плохо, сочинение сейчас буду переделывать. Почему письмо в английском языке такое блядски непредсказуемое - я считаю, отличная тема. Сарказм. Короче, три часа сна - это очень печально. Пары не отсидела, а отстрадала. Периодически просто уходила на ту сторону. Вместо письма была встреча с А.Н. Варламовым, интересный дядечка. он похож на мишку Надо будет почитать его книжки. На таких лекциях стыдно понимать, что ничегошеньки-то ты не читала. После этого ходила в втб, заполнила заявку на интернет-карточку. Очень выпендрежный банк, Возрождение нервно курит в сторонке. Через полторы недели у меня денег на карточке не будет, короче. А еще у нас с нами в квартире было аж 8 человек, играли в детективов. Шерлок сначала понес людям счастье, а к концу сдулся и ушел спать. Теперь сидит и делает сря.
Настроение какое-то сумрачное. Куковать мне здесь до утра, так что мир воспринимается очень отстраненно. Помню,я хотела после смерти наблюдать, не принадлежа ни к чему. Чудесная возможность ощутить, как оно.
Надо освоить два полезных умения: не копить негатив,а сразу говорить, что не нравится, и плакать. А еще мельницу, только вот руки устают сильно от нее.
Кстати о мельнице. Все-таки здорово, что мы идем на концерт. Меня радует и Хелависа и компания. Да вообще, меня радуют перемены во мне. Жалко только, что их до сих пор недостаточно. Зато я снова учусь доверять людям. Глядишь, и получится что. Хотя, может быть мне просто повезло встретить подходящего человека. Моя система полуправд дает трещины.
Я это писала где-то в сессию, на статус творчества оно не претендует, просто два вечера. Боже, сколько я всего понимаю и как мало предпринимаю по этому поводу.

Некоторые люди просто не умеют быть счастливыми. Это и те, кто не может смеяться в голос, когда остальные уже просто стонут, сорвав мышцы пресса. И те, кто после первого поцелуя останавливаются, бормоча: "Ты мне правда нужен и дорог... Но... Понимаешь... Мне надо подумать..." со всеми этими ужасными, рвущими нервы и пробирающими до новообразований души паузами (а душа у нас, надо сказать, в животе находится. ну как же). Неважно, если сейчас вдаваться в подробности, можно скатиться в полный аллогизм, а я стараюсь прояснить все четко.
Допустим, пара. У них все хорошо, даже очень. Ничего не болит, не тревожит ни чувство голода, ни надвигающиеся зачеты (сессия, товарищи, с чего бы мне еще такое писать), ни отсутствие денег или общей цели или банально интереса друг к другу. Стандартная счастливая пара, о которой никогда ни слова не написал бы Толстой. Ну и плевать на него, мертвого моралиста. Так о чем я? Ну да. Сидят они, скажем, на кухне. Или нет, лежат на кровати, просто обнимаются. Тут тактильный контакт важен. И он говорит: "Ты у меня такая красивая, я так тебя люблю". Этим уверенным, но влажным таким, нежненьким голосом. Ну, вы поняли сам посыл. Люблю-не отпущу-нужна. А она таким же влажным голосом "Да, и я тебя". И вроде бы все хорошо. И он красивый, и она не урод, а только порывается сказать что-то. И даже говорится, вслух: "Только это все неправда". И все, ее больше уже не остановить, так разгоняются салазки с горки, мигнуть не успел - уже внизу стоят. Или у дерева на боку, а мишка в сугробе по верхний плечевой пояс. "Ты на самом деле не такой. Ты неудачник с младенчества: ДЦП в сильной форме, ходишь только с сопровождающим, лицо твое - то, что вдохновляло изобретателя наждачки, сам слишком слабый, белый, тощий, соображаешь медленно. За то и поплатился, переходя дорогу по пешеходке, почти дошел до другой стороны. И дошел бы, если этот нервный придурок не толкнул тебя, уворачиваясь от сигналящего гондона. Непослушные колени - падение - смерть. Обрадовался, да? Не смерть ни разу. Ты в больнице, над тобой даже не белый - в коричневых потеках - потолок. Подгнивающее яблочко на тумбочке и кровавая жижа вместо трех конечностей. То есть уже не жижа, просто аккуратные культи. Тебе повезло, ты выжил, братан. Открой глаза, надо бороться, нельзя сдаваться, все будет хорошо. Я? А что я? Я не существую. Я грязная лампочка под потолком, точнее, ее свет, раздражающий твои веки. И ты сейчас проснешься. Сейчас."

Читала книгу жизни в коротком пересказе, глотала постранично с тринадцатого лета, и вот могу поспорить, ее мне содержанье известно превосходно, до слов the end последних. Не стану завирать вам, последние страницы листала неохотно, и взглядом лишь скользила по литер закорючкам восьмым с полтретью шрифтом, верстают так уродски одни дегенераты. И мелочи навроде "кто с кем", "стучал три раза", "она его любила, но верила другому" все проскочили мимо, ненужны в общем плане. Легко я оценила и мастера безумство, богатство аллегорий и всяческих метафор, что стали столь крылаты, что их включили в список, который я читала. И жанр был синтетичен, рассказ в рассказе просто налево и направо, вставные жди новеллы, куски стихотворений в местах столь напряженных, что прозы не хватает. Божественному Данте такое не приснится, засни он под грибами, спидами или коксом (кто спит-то под спидами?), но гения творенье ну больно уж обширно, сто тысяч полок нужно, чтобы хоть том поставить в своей библиотеке. А впрочем, что там томы, когда для счета нужно страниц три террабайта, и это только белых, а сколько их зеленых, малиновых и красных, то Богу лишь известно, а отвлекать с такою фигнею дядю Бога сама б я не решилась. Вернемся к тому знанью, что я приобретала, пять лет корпя над текстом с тем самым жутким шрифтом, ошибками тупыми, которые закрались на каждую страницу в словах и переводе. Там не было ни моря, бушующего летом у набережной ночью, хотя оно не море, а озеро должно быть. Ни города в бетоне, который очень любят джей-рокеры и просто включать в свои творенья, ну в каждом, каждом тексте. Там не было игрушек, обстриженных барбеек, чьи тоненькие ножки торчали из песочка, закопаны прилежно любимым младшим братом или сестрой подруги. И ангелов на плитах, что выглядят худее, когда ты возвратилась на то же снова место на кладбище у церкви. И ветки то ль осины, то ль тополя (не помню, но что-то там без хвои), что выглядят одни лишь тридэшно достоверно в любезном нашем мире, что думает столь плоско. И продолжать до срока мне можно повесть эту, но все-таки не стану. И милые все вещи, каких еще так много, что не упомянула, бесценные моменты, безумные проекты, гроб бабушки и тапки, и пачка барбарисок, все то, что я беспечно сама же пропустила, то суть есть этой книги. Сюжет в ней так хромает, что челюсть сводит просто на третьей же странице, нет-нет, моменты блеска, конечно же, бывают, но так же их немного, как жемчуга теперь уж в карельских наших речках в сравнении с камнями. Я умными мозгами горжусь не без причины, и это сознавая, я в гордости глубокой себя почти что равной тому же Демиургу считать даже не рада, а попросту привыкла. Постигнув суть сей книги, читать ее как надо конечно же не буду, какой уж интерес здесь, сюжеты все знакомы.